Отправлено: 31.01.09 19:30. Заголовок: Интервью со специалистами ФК (продолжение)

Предлагаю в эту тему выкладывать информацию не просто журналистов или сторонних наблюдателей, а именно тех людей, которые "варятся" в мире фк: фигуристов, тренеров, хореографов, комментаторов.

 Отправлено: 22.02.15 13:57. Заголовок: Наталья Павлова: ..

Наталья Павлова: "Парное катание -
это прежде всего умение терпеть"


Наталья ПАВЛОВА.
Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"


СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ

Она тренировала в парном катании Марину Ельцову и Андрея Бушкова, ставших под ее руководством чемпионами мира и чемпионами Европы. Подготовила в своей группе Оксану Казакову, отдав ее в партнерши олимпийскому чемпиону Артуру Дмитриеву, а всего через год фигуристы выиграли олимпийское золото в Нагано. Пять лет проработала с Татьяной Тотьмяниной и Максимом Марининым, заложив ту самую базу, на основе которой фигуристы пять раз побеждали на европейских первенствах, выиграли два чемпионата мира и Олимпийские игры в Турине.

Последние девять лет Павлова проработала в Москве. А несколько месяцев назад на нее обрушилась внезапная и шокирующая известность: спортсменка, с которой тренер рассталась полтора года назад, нынешней осенью попала в больницу с тяжелейшей анорексией, и родители девочки немедленно, а главное – публично, с экрана телевизора, обвинили в этом бывшего наставника.

* * *

Она ведет меня по коридорам катка в небольшую тренерскую и как-то очень буднично рассказывает о том, что, наверное, вернется в Санкт-Петербург. Во-первых, зовут работать, во-вторых, нужно ухаживать за родителями: как раз после той телевизионной передачи у мамы случился инсульт – и она ослепла. Сама Наталья тоже тяжело пережила случившееся и угодила в клинику – с сердечным приступом.

О себе она говорит коротко: "Я – жесткий тренер, диктатор". У меня же в голове крутятся ее слова, сказанные в интервью несколько лет назад: "Иногда мне кажется, что тренеры и спортсмены, которые умеют добиваться олимпийских побед, – это совершенно особенная порода людей. Которые идут к цели, не сворачивая и не глядя под ноги. И которых совершенно не волнует, что именно у них под ногами – живые люди, горные пики или раскаленные угли…"

– Вы когда-нибудь пытались переосмысливать тренерскую профессию, Наташа?

– Постоянно этим занимаюсь – начиная с того момента, как в 1995-м ко мне от Игоря Борисовича Москвина пришли Марина Ельцова и Андрей Бушков. Они ведь были моей первой взрослой парой. До них я работала только с юниорами.

Очень многом у меня научила работа с Тотьмяниной и Марининым. Хотя я прекрасно знала, что этих спортсменов у меня рано или поздно уведут. Знала, что за моей спиной постоянно идут переговоры и по сути отказалась от ребят сама. А в 2006-м через полтора года после смерти мужа переехала в Москву.

Мне тогда дали конкретное задание: сделать группу парного катания в Москве, причем чтобы результаты были уже через год. Именно тогда у меня появилась пара Любовь Илюшечкина/Нодари Маисуразде. Любу мне Нодар показывал, еще когда мы с ним тренировались в Питере, и нельзя сказать, что она мне тогда как-то по-особенному приглянулась: я не очень понимала, честно говоря, как на такой слабой прыжковой технике можно вообще строить что-то серьезное. Но по характеру эта девочка была сумасшедшей трудягой. Ради результата была готова на что угодно и постоянно рвалась к большему. А я очень люблю пахарей.
– Вы назвали себя диктатором, и боюсь, что диктатура в спорте – это единственно возможный путь к результату.

– Не берусь судить об этом. Но меня в свое время учили работать именно так. Я ведь начинала свою тренерскую деятельность у Татьяны Тарасовой, где во главе угла всегда стояли железобетонная дисциплина и пахота. Более того, мне нравилось так работать. Потому что четко было видно, что это дает результат. И когда я стала работать самостоятельно, всем, кто ко мне приходил, сразу объясняла, что такое парное катание.

– А могли бы объяснить это мне?

– Парное катание – это прежде всего умение терпеть. Работа со спортсменами, независимо от того, пришли они уже готовой парой от другого тренера или из одиночников, начинается с того, что люди заново учатся скользить. По шесть часов в день на протяжении трех или четырех месяцев. Эта работа достаточно однообразна, утомительна, но от нее никуда не деться, если стремиться к тому, чтобы стать не просто фигуристами, но парой, на которую сразу обращают внимание даже в юниорском возрасте.

Я очень хорошо помню, как еще в бытность спортсменкой сидела на сборах с Тарасовой в городе Глазове, где кроме нас вообще никого и ничего не было – только биатлонисты. На одну из тренировок к нам как-то пришел четырехкратный олимпийский чемпион Александр Тихонов, посмотрел, как мы работаем, и сказал Татьяне: "Они же у тебя сдохнут!"

Мы действительно пахали там, как проклятые. Просыпались на автопилоте и шли на каток в полубессознательном состоянии. Однажды я пришла и обнаружила закрытую дверь. Стала в нее ломиться, а сторож мне и говорит: "Дочка, иди поспи, еще целых три часа до утра осталось".

Но именно тогда я научилась совершенно по-другому чувствовать свое тело. Поняла, какой это кайф – кататься, когда ты "сидишь" на собственных ногах. Мы ведь с Василием Благовым были достаточно непростой парой: оба высокие, за 170. А ведь тогда в программе было пять поддержек, да и катались по пять минут, а не по четыре с половиной, как сейчас.

Потом я долгое время работала в Питере на одном катке с Игорем Борисовичем Москвиным, изо дня в день наблюдала за тем, как он работает, видела, насколько требовательно он относится к своим спортсменам.

– Когда ваши первые подопечные стали чемпионами мира среди юниоров?

– В 1989-м. Это были Женя Чернышева и Дмитрий Суханов. Последними же были как раз Илюшечкина/Маисурадзе. В 2008-м они заняли второе место, а в 2009-м выиграли, причем у моих же спортсменов – Насти Мартюшевой и Леши Рогонова.

У Любы с Нодаром тогда вообще получился золотой сезон: они выиграли два этапа и финал юниорского "Гран-при", попали во взрослую сборную, поехали на чемпионат Европы в Хельсинки. Но там случилось ЧП: накануне выступления Люба подошла ко мне и сказала, что не может кататься.

– В чем была причина?

– Не знаю. Люба всегда была очень закрытой девочкой, сложной. Жила постоянно в интернате, наотрез отказываясь ездить домой. Возможно, для нее слишком высокой оказалась ответственность. А может быть, свою роль сыграло то, что юниорский взлет получился слишком стремительным. Пережить после такого успеха первую взрослую неудачу оказалось тяжело.

Пятое место на том чемпионате Европы Илюшечкина восприняла очень болезненно. Начался кризис, который продолжался больше года. В 2010-м Люба и Нодар выиграли этап "Гран-при" в Канаде, попали в финал, стали там четвертыми, но на чемпионате России снова случился какой-то "заскок" и в команду ребята не отобрались.

Маисурадзе тогда на эмоциях предлагал даже поменять спортивное гражданство и начать выступать за Грузию. Но я, как мне показалось, все-таки сумела убедить ребят в том, что бежать от конкуренции в другую страну – не выход. Во всяком случае они со мной согласились.
А вот со стороны родителей Любы вдруг пошло возмущение. До этого они вообще не появлялись на тренировках. А тут вдруг пришли ко мне и заявили, что хотят видеть своего ребенка в телевизоре и не понимают, почему я не предпринимаю в этом отношении никаких действий.

Я тогда, честно говоря, была сильно обескуражена: спортсмены не выиграли пока ничего, кроме юниорского чемпионата мира, этапа "Гран-при" и Универсиады, на которую поехали как раз в том сезоне. В учебе им во всем идут навстречу, платят стипендию, экипируют, чествуют на правительственном уровне. Видеть все это было приятно даже мне, хотя к тому времени у меня уже имелись спортсмены с куда более серьезным послужным списком. И Ельцова с Бушковым, и Тотьмянина с Марининым.

После Универсиады Люба вдруг перестала приходить на тренировки. А когда спустя две недели появилась на катке, это был совершенно другой человек. Сломленный, с потухшими глазами.

Примерно тогда же у нее возникли проблемы с весом. Вернувшись с каких-то соревнований, я вдруг обнаружила, что Люба сильно похудела. Мы подняли на ноги врачей, провели обследование, которое показало серьезный дефицит определенных веществ в организме.

– Другими словами, начинающуюся анорексию?

– Да. Я тогда вообще не знала, что это такое. Более того, для меня было неким нонсенсом, что человек может сознательно полностью отказываться от еды. Проблемы с весом в фигурном катании так или иначе возникают у всех, но все это не настолько сложно, чтобы нельзя было с этим справиться. Знаю, Марина Ельцова, когда еще каталась у Москвина, целый год сидела на сыре и овощах, чтобы привести себя в порядок. Таня Тотьмянина тоже всегда очень жестко контролировала свой вес самостоятельно. Она долгое время жила у меня в доме, но не помню, чтобы мне когда-либо приходилось вмешиваться и в чем-то ее контролировать. Люба же всегда была очень волевой девочкой. Но вышло, что все мои попытки как-то на нее повлиять, просто провалились.
– И вы взяли для Маисурадзе новую партнершу, не подозревая, что в лице Юлии Антиповой столкнетесь с еще большими проблемами?

– Мне предлагали взять Юлю на два года раньше, к другому партнеру, но меня тогда несколько смутил внешний вид спортсменки. Она была очень приземистая, коренастая – сложением в папу. Но когда Нодар остался без партнерши, я снова о ней вспомнила. И в результате взяла в группу, хотя прежний тренер сразу меня предупредила: будет сложно, потому что у девочки очень непростые родители.

– В чем это выражалось?

– У людей не просто большие амбиции, но и крайне завышенная самооценка. Особенно у отца, который сразу дал мне понять, что считает себя профессионалом во всем: он и тренер, и диетолог, и тренер по ОФП, и кататься свою дочь научил он, а не те, кто занимался с ней раньше. При этом он никогда не работал ни по одной из этих специальностей – семья жила за счет тех денег, что зарабатывала массажем мама.

Когда мы разговаривали в первый раз, я сразу предупредила, что я – тренер жесткий. Говорю громко, могу отругать, заставляю много работать. Наученная горьким опытом с Илюшечкиной, я посчитала, что лучше с самого начала обговорить все возможные проблемы, которые могут в перспективе возникнуть у нас по ходу работы.

Родители приняли все мои условия. Через какое-то время Юля поехала со всей группой на сбор по общей физической подготовке, вернулась в хорошей форме, весила 39 килограммов, выглядела прекрасно, и не сказать, что была худышкой. Они с Нодаром очень много работали – так, что иногда мне даже приходилось их останавливать. Но прогрессировали невероятно быстро.

Через две недели после того сбора мы планировали начать переносить на лед выбросы и подкрутки, но я вдруг заметила, что Юля стала "тяжелой" и какой-то рыхлой. Попросила ее взвеситься – и выяснилось, что за неделю она поправилась на два килограмма. Спустя неделю – еще на два.

Когда Юля прибавила очередные два килограмма, я вызвала родителей и настоятельно порекомендовала им пригласить диетолога. Заодно упорядочить юлино питание, перестать трижды в день кормить ребенка мясом, для начала.

А главное – постаралась объяснить, что все это очень опасно: мало того, что идет достаточно тонкая техническая работа, так еще ведь и элементы сложнейшие: тройные выбросы, тройные подкрутки, поддержки.

Нодару по большому счету без разницы, какой вес имеет партнерша: он всегда был достаточно силен физически и хорошо научен. Но когда девочка раскоординирована, кто-нибудь вообще может себе представить, чем могут быть чреваты выбросы, выполняемые на такой высоте и амплитуде? Это ведь, прежде всего, опасно!

– Все это время вес продолжал расти?

– В том-то и дело. Когда весы стали показывать 46 килограммов, я уже перестала выбирать выражения. Спросила родителей в лоб: они вообще понимают, куда попали и что такое профессиональное парное катание? Честно говоря, именно в тот момент у меня впервые закралась мысль, что люди просто неадекватны. Стоят, ухмыляются, уверяют, что у них все под контролем. Я же реально не понимала, что делать. За все время, что я работаю тренером, у моих спортсменов не было ни одной травмы. Ни одной! Уже этого, как мне кажется, должно быть достаточно для того, чтобы ко мне, как к тренеру, не было никаких претензий.

Претензии же со стороны родителей стали возникать постоянно. То я не тем тоном что-то дочке сказала, то партнер не так просмотрел.

Однажды Юля вообще пропала на три дня. Когда я позвонила родителям, то услышала, что они таким образом решили за что-то ее наказать. В общем, нюансов было множество. По большому счету я должна была насторожиться значительно раньше, чем рассталась с Антиповой.

– Пытаюсь понять – и не могу: зачем вам все это было нужно? Ради того, чтобы в очередной раз не оставлять Маисурадзе без партнерши?

– Честно? Не знаю. Все-таки работа тренера – это постоянный вызов. В том числе самому себе. Когда видишь, что результат близко, то и сам сильно заводишься.

Плюс у меня в то время осложнилась ситуация на катке. Я всегда была настолько увлечена собственной работой, что не замечала, как на ровном месте наживаю себе врагов. К кому-то не так отнеслась, у кого-то взыграла ревность, кого-то раздражал сам факт, что у нас появляется результат и с нами нужно считаться. Короче, в группе начался разлад. А когда я спохватилась, все успело зайти слишком далеко. Вплоть до того, что мама одной из моих спортсменок позвонила мне и честно призналась, что родителей постоянно обзванивают определенные люди, "подогревают" распри и рекомендуют "наказать эту питерскую выскочку".

– Как в итоге вы расстались с Антиповой?

– Достаточно внезапно. Я поставила ребятам две новые программы, выучила с ними четверную лутцевую подкрутку, расцеловала спортсменов и отпустила на 20 дней в отпуск – восстанавливаться. За два дня до конца того отпуска мне позвонил директор нашего катка и сказал, что Юля не хочет больше у меня тренироваться. Для Маисурадзе это тоже стало полной неожиданностью. Мне стоило больших усилий его успокоить, объяснить, что ничего не потеряно: есть партнерша, есть тренер, пусть и другой. Значит, нужно просто продолжать работать.

– Сама вы расстроились из-за этого сильно?

– Скорее, очень хотела понять, что именно я сделала не так. И не понимала. Мы вплотную подошли к уровню сборной, на сезон были расписаны все планы. Со мной родители тогда не сочли нужным даже поговорить, только без передышки писали письма в федерацию.

С другой стороны, я и сама не рвалась с ними встречаться. Понимала, что разговаривать нам не о чем.

С тех пор мы на катке практически не пересекались – работали на разном льду. А перед чемпионатом мира прошлого года Юля вдруг подошла ко мне, попросила пожелать удачи. Я обняла ее и почувствовала, что под руками одни кости. Как можно было этого не замечать дома, при том, что мама – массажист, у меня не укладывается в голове.


– Что происходит сейчас в вашей группе?

– Набрала новых спортсменов, в очередной раз начала все с нуля.

– О вероятности своего возвращения в Санкт-Петербург вы сказали серьезно?

– У меня нет другого выхода. Там дом, там родители, обоим нужно делать операции. Маме по поводу глаз, отцу – на коленных суставах. Дочь с внуком тоже сейчас живут в Питере. В Москве же я – как на сборе: каток и служебная квартира, больше ничего нет. И я очень от этого устала. Как и от той ситуации, что сложилась. У нас ведь, профессиональных спортсменов, всегда обостренное чувство справедливости – так меня воспитывали родители, которые сами легкой атлетикой всю жизнь занимались. Таким же был муж – и когда сам в баскетбол играл, и когда тренировал питерский "Спартак". Я до сих пор после его смерти отойти не могу – чувствовала себя за ним, как за каменной стеной. А сейчас смотрю на то, что происходит, и думаю: за что мне это все?

Без работы я не останусь. Приглашали и в Англию, и в Америку, и в Китай. Просто очень хочется что-то сделать дома. Вот вы спросили, что такое в моем понимании настоящее парное катание. Я отвечу. Очень хочется, чтобы парники катались, как танцоры. Чтобы ребро конька скользило, как по маслу, но при этом люди прыгали бы не хуже одиночников. А главное – чтобы программы хотелось смотреть бесконечно, как хороший спектакль, а не вздрагивать, переживая за каждый элемент. Понятно, что все это – мечта. Но она есть.


Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ22.02.2015 12:00



http://www.sport-express.ru/velena/reviews/53805/

 Отправлено: 25.03.15 22:14. Заголовок: ЭТЕРИ ТУТБЕРИДЗЕ: ПЯ..

ЭТЕРИ ТУТБЕРИДЗЕ: ПЯТЫЙ ЭЛЕМЕНТ



Этери Тутберидзе не сразу согласилась на интервью. Долго отнекивалась, потому что «рассказывать о себе слишком пафосно». Но мне показалось, что ее история о том, как в жизни ничего не дается легко, будет интересна многим.

Вы производите впечатление очень успешного и уверенного в себе человека, который с детства ни в чем не нуждался. Это так?

Я родилась в Москве, пятым ребенком в семье. У меня три сестры и брат. Так что родителям пришлось крутиться, чтобы поставить всех на ноги.

Вы самая младшая — самая любимая?

Мой папа грузин. Он ждал мальчика, сына.

Большая семья, наверное, приходилось и одежду за старшими донашивать?

За братом. После сестер ничего не оставалось, потому что у нас большая разница в возрасте. «По наследству» мне переходила мальчиковая одежда, которую я просто не переносила. Как назло, брат любил светло-зеленый цвет – хаки.

По большому счету мы не нуждались ни в чем. Папа брался за любую работу. Он часто повторял, что наши дети должны быть одеты лучше всех. «Если в семье один ребенок, никто не посмотрит, что на нем. А там, где пятеро, скажут, развели нищету», — говорил он маме.

Мои детские годы прошли у Абельмановской заставы напротив церкви святой Матронушки. Мама считала, что девочки должны учить иностранные языки, заниматься музыкой. Мои сестры ходили в английскую и немецкую спецшколы, занимались рисованием, играли на музыкальных инструментах. Кстати, я тоже окончила музыкальную школу имени Ипполитова-Иванова по классу фортепиано.

Как попали в фигурное катание?

Случайно. Мы с мамой водили брата на футбол на Стадион юных пионеров. Там я впервые увидела юных фигуристов. Мне показалось, что это вовсе и не дети, а сказочные принцессы, снежинки… Я сказала маме, чтобы она тоже отвела меня на каток. Мама ответила, что меня не возьмут, что нет данных, и вообще, я на льду никогда не стояла. «Возьмут», — твердо заявила я. Мама узнала, когда будет набор. Так я попала в группу к Евгении Зеликовой – жене Эдуарда Плинера.

Сколько вам было лет, когда вы стали заниматься фигурным катанием?

Четыре с половиной года. За время занятий наша группа из 30 человек сократилась до пяти. Нас забрал к себе Плинер, которого мы боялись и уважали.
Почему боялись?

Он был очень строгим, но никогда не кричал. Если требовал, то это не обсуждалось. Помню, как Эдуард Георгиевич просил: «Прыгай и не отводи от меня взгляд». И никто не отводил. Мы просто не могли его ослушаться.

Плинер был немногословен, но умел так объяснять, что любой элемент получался легко, без всяких усилий. Другие тренеры подолгу растолковывали, но ты не понимал, как это нужно сделать. Неудачные попытки перерастали в отчаяние, казалось, что жизнь заканчивается, что ничего и никогда не выйдет. И тут приходил Плинер в своих унтах, что-то показывал, шептал, проводил по спине рукавицей, поворачивал твое плечо, и все оказывалось настолько просто и логично, как выдох. Это особый дар.

Вы не остались в одиночном катании, перешли в танцы. Были проблемы с прыжками?

По тем временам у меня был достаточный прыжковый набор: двойной аксель, тройной сальхов и тройной тулуп. Но когда Плинер стал часто уезжать на соревнования с другими учениками, то стабильность в прыжках начала уходить. Я не понимала, почему упала, почему не выехала, хотя все делала, как учили. В какой-то момент мы оказались предоставлены сами себе, и как следствие плохих тренировок и плохих разминок, посыпались травмы.

Последней каплей стала трещина в позвонке. Врачи сказали, что полгода не смогу кататься. Но моя мама совершила чудо. Меня кололи кальцием, давали таблетки. За три месяца я умудрилась вырасти на 22 сантиметра, то ли благодаря кальцию, то ли потому что в папу пошла. Папа был высокий – 1 метр 86 сантиметров.

Бросать фигурное катание я не хотела, перешла в танцы. Все остальные ребята из нашей группы из спорта ушли.

Переквалифицировавшись в танцоры, вы поработали почти со всеми известными тренерами.

Так получилось. Поначалу я тренировалась на СЮПе в группе Лидии Васильевны Кабановой, которая давала отличную базу. Не хочу никого обидеть, но понимание исполнения элементов, что такое крюк, выкрюк, скоба, скольжение – все это мне дала Кабанова.

Через два года перешла к Чайковской, где меня поставили в пару с Вячеславом Чичекиным. Когда Елена Анатольевна дала понять, что больше не будет тренировать, потому что ее ученик Владимир Котин принял решение закончить карьеру, то попросилась к Линичук.

Возможно, я так бы и осталась у Натальи Владимировны, но в то время у нее была огромная группа. Десять взрослых пар, не говоря о юниорах. На каждой тренировке разворачивалась настоящая битва за лед. Времени на нас не хватало, и я ушла к Аккерману. Стала кататься с Алексеем Киляковым, который сейчас работает тренером в США. Его танцевальная пара Макнамара – Карпентер на юниорском чемпионате мира в Таллине вошла в число призеров.

У Аккермана мы прозанимались года три, но в ЦСКА сменилось руководство. Нам предложили тренироваться в одно время с парниками, что было нереально. Леша вскоре женился. Через какое-то время уехал в США. Я осталась одна, пробовала тренироваться у Тарасовой. Вскоре поняла, что это ошибочный шаг. В тот олимпийский год Татьяна Анатольевна все силы отдавала паре Климова — Пономаренко. Надо было что-то предпринимать. Когда поступило предложение поехать в шоу в Америку, я согласилась.
Но вы ведь уехали в Америку не только поэтому?

Не только. Грянула перестройка, все менялось на глазах. Специалисты оставались без зарплаты. Именно в это время многие наши фигуристы вынуждены были закончить спортивную карьеру, уезжали за границу.

Я не могла прийти к родителям и сказать, что нужно платить за занятия. Папа с мамой и так всю жизнь работали. Мама была старшим инженером в Министерстве сельского строительства. Папа трудился в «литейке» на заводе Лихачева. Пахал в две смены, потому что только так можно было прокормить большую семью. Хватался за любую дополнительную работу. Когда у нас появилась машина, то «колымил» ночами.

Мне казалось, что папа никогда не спит. Моя первая тренировка начиналась в 6.30 утра. Помню, как, уже одетая, ждала его в коридоре. Папа приходил с работы, брал меня за руку, и мы ехали на каток. Там, на лавочке, он час-полтора дремал. После тренировки отвозил домой. И потом весь день мотался.

Не было обидно, что ваша спортивная карьера закончилась именно так?

Так сложились обстоятельства. Может, поэтому, став тренером, я всегда даю спортсменам шанс вернуться. Меня часто спрашивают, зачем? Наверное, потому, что в свое время меня никто не убедил изменить решение, и это боль нереализованности осталась.

Как складывалась ваша жизнь в Америке?

В Оклахому мы приехали в составе российского балета на льду и сразу столкнулись с проблемами. По каким-то причинам в США пустили не всю нашу труппу, только москвичей. На границе выяснилось, что у ребят из других городов паспорта недействительны. Месяц пришлось их ждать. Денег не было. Чтобы мы не умерли с голоду, нас водили по баптистским церквям… обедать. Мы должны были отсидеть службу, а после прихожанам выносили воду, какие-то маленькие бутербродики…

На катке нам выделили лед, правда, не сразу. Тренировались каждый день с 5 до 7 утра. Когда через месяц собралась вся труппа, то оказалось, что контракт расторгнут, потому что мы не выполнили ряд условий.

Весело. Как выкрутились?

Какое-то время нашу труппу перетаскивали из одного приюта в другой. В конце концов, поселили в YMCA на этаже для бездомных. Офисные помещения, матрасы на полу. Американцы привозили еду.
Вспоминаете об этом, как о страшном сне?

Страшно стало потом, когда в довершении ко всему террористы взорвали федеральное здание, стоявшее напротив дома, где жили, и мы оказались в центре трагедии. Это был один из первых терактов в США.

Стекла, обломки, развороченные плиты, кровь, искалеченные тела... Поначалу не понимали, что произошло. Был дом, сейчас его нет, только пыль, а на перекрестке груда обломков вместо автомобилей.

Когда видишь нечто подобное в новостях, то кажется, все происходит быстро, за секунды. В действительности, события разворачиваются как в замедленной съемке. За эти мгновения успеваешь подумать о стольких вещах. Помню, как мелькнула мысль, что если суждено погибнуть под завалами, то лучше бы сразу, без боли, без мучений…

В то утро спустилась вниз умыться, посмотрела на часы – 9.04. Взрыв. Страшный грохот. Навалившаяся тяжесть от взрывной волны. Гробовая тишина. И нечеловеческие крики…

Не знаю, как очутилась на улице. Одна. Видно, долго выбиралась, стены были разворочены. Всех ребят увезли. Закричали о второй бомбе. Люди побежали, а я так и стояла. Вид у меня был потерянный: в сланцах, с полотенцем, зубной щеткой… Подбежал какой-то пожарник, схватил за руку, потащил за собой. Полдня, как в бреду, я бродила за ним, пока он проверял разрушенные помещения…

Что было потом?

Всех русских из нашей балетной труппы американцы разобрали по семьям. Нас с партнером Колей Аптером приютил тот пожарник. Его имя New Baine. Позже он связался с компанией «Ice Capades». Мы записали и отправили видео парных элементов. Нам предложили контракт в парковом шоу.

Как пострадавшим в теракте, каждому выплатили по 1200 долларов. Купили битую машину, пожарник помог ее восстановить, и поехали в Цинциннати.

В шоу вы выступали как парница?

Выбора не было. Непременным условием контракта являлось исполнение сальто через партнера. Слава богу, Коля умел все. Он работал в российском балете, «кидал» парней, чего уж было говорить о партнерше. В свое время Аптер катался у Великовых с Еленой Никоновой. Имел репутацию сильного партнера. У Коли была ладонь величиной с табуретку. Сделать для него весь «верх», любую поддержку не составляло труда.

Сколько времени вы проработали в шоу?

Около 4 лет. Однажды вернувшись с гастролей, Коля сказал, что больше не может, хочет переключиться на более спокойную работу, попробовать начать свой бизнес. Я не спорила: работать, так работать. Мы уехали в Сан-Антонио и начали тренировать.

Тренировали всех – от детей до стариков, одиночников, парников, танцоров. Приходилось обучать прыжкам, шагам, парным, танцевальным элементам, ставить программы, преподавать хореографию. Когда-то параллельно с занятиями в академии физкультуры в Малаховке я училась на хореографа-балетмейстера у Геннадия Гараевича Малхасянца в Институте современного искусства. Все эти знания пригодились.

Не тянуло домой?

Пока выступала в шоу, знала, что все это временно. А когда началась серьезная работа, то года через два поняла, что это и есть моя жизнь. За шесть лет я привыкла к американскому стилю, укладу, обросла друзьями, начала уже мыслить на английском, стала забывать русский язык. Но где-то в глубине души чувствовала, что чего-то недостает. Будто все еще стою на перроне и жду своего поезда.

Временами наваливалась тоска по дому, по родным. Понимала, что родители стареют, а меня нет рядом. Стала чаще уезжать домой, это превратилось в муку. Месяц в Америке, неделя в России. Вернувшись в Сан-Антонио, планировала отъезд в Москву. Оказавшись в Москве, знала, что меня ждут в Америке. Со стороны эти мытарства выглядели нехорошо, некрасиво. Мои американские студенты начали переживать из-за моих отлучек. Тогда решила, раз меня так разрывает, нужно возвращаться домой.
В одном из интервью рассказывали, что поначалу вас не брали на работу в Москве.

Это правда. В Сокольниках, узнав о том, что у меня есть образование хореографа-балетмейстера, предложили ставку хореографа, но предупредили, что льда не увижу. На СЮПе вакансий не нашлось, в ЦСКА и не предвиделось. Чайковская сказала, что не может помочь. Хотя я была готова тренировать бесплатно. Деньги я заработала в Америке, но поняла, что счастливым они человека не делают.

Не отчаивалась, искала. В телефонном справочнике увидела объявление «Цирк на льду». Позвонила. Сразу предложили две площадки. Одну на Таганке, где требовался тренер три раза в неделю. Вторую — в Братеево в группу здоровья. В тот первый набор в Братеево ко мне пришла трехлетняя Полина Коробейникова.

Спустя какое-то время взяла группу в Зеленограде. Затем позвали на каток «Серебряный», где у меня появились первые чемпионы первенства России младшего, старшего возраста, победители финала Кубка страны. Кстати, на «Серебряный» ко мне привели Полину Шелепень. Женя Медведева тоже оттуда.

Восемь лет я проработала на «Серебряном». Будучи старшим тренером, старалась помочь с работой всем, кто в этом нуждался. Именно там начинали молодые тренеры Царева, Гаврилова, Романова…
Что двигало тогда вами?

Огромное желание доказать, что все те люди, которые послали меня на цирковую площадку, ошиблись. Я очень благодарна им за все, потому что, не испытав унижения, не стала бы тем, кем являюсь сейчас. Жизнь все расставила по своим местам.

Сейчас вы востребованы как тренер. В вашей группе ученики с именами – Липницкая, Воронов, Питкеев, Медведева, Саханович… С кем из учеников было тяжелее всего?

Они все разные. Но, пожалуй, сложнее всего было с Шелепень. Полина очень талантливая девочка по прыжкам. Но каждый раз ее нужно было заставлять. Не знаю, чем это объяснить? Может, так происходило потому, что Полина каталась у меня с четырех лет, относилась как к маме, а своего ребенка сложно тренировать.

Почему? Наоборот, вы должны его лучше чувствовать?

Тренировать сына или дочь — это другие эмоции, все другое. Например, я никогда не беру спортсмена сразу. Сначала он просто катается в группе месяц-два, я присматриваюсь к нему. Мне нужно понять анатомию его тела, за счет чего фигурист прыгает или может прыгать, разобраться в его биомеханике. К каждому нужен свой подход, чтобы настроить на работу. Кого-то визуально взбодрить, с другим поговорить, третьего просто оставить в покое. Мне необходимо понять ученика. А со своей дочерью так не получается.

Может, стоит перевести к другому тренеру?

Пыталась, но у Дианы сенсоневральная тугоухость 2-3-й степени, что создает некоторую трудность. Каждому не объяснишь. Но мне важно, чтобы дочь чувствовала себя равной в этом мире. Честно говоря, не понимаю, почему в нашей стране люди с таким диагнозом должны быть обделены. В большинстве стран фильмы, передачи идут с бегущей строкой, чтобы те, кто плохо слышит, могли прочитать, о чем говорят с экрана. Чтобы во время мультфильма ребенок не умолял: «Мамочка, пожалуйста, объясни, что он сказал?» Разве так трудно понять, что это люди не с ограниченными возможностями, а с повышенными потребностями.

Диана пошла в языковую школу №1270. Учится хорошо, все успевает. Педагоги сделали то, с чем я бы одна не справилась — сумели социально адаптировать ребенка. В школе у Дианы много друзей, там она своя, что лишний раз подтверждает, при нормальном отношении можно решить любые проблемы.
Оборачиваясь назад, зная о трудностях, с которыми пришлось столкнуться, вы не пожалели, что не остались в США?

Никогда не жалею о прошлом. Диана родилась в Америке, но я точно знала, что жить мы будем в Москве. У нас за океаном много друзей, там очень комфортная спокойная жизнь. Прекрасные люди, замечательные отношения. Но для меня в этом благополучии отсутствует контраст: когда нет трудностей, то не понять, что такое счастье.

Ольга ЕРМОЛИНА

http://fsrussia.ru/intervyu/905-eteri-tutberidze-pyatyj-element.html

 Отправлено: 29.03.15 21:40. Заголовок: Сергей ВОРОНОВ: «Два..

Сергей ВОРОНОВ: «Двадцать лет в фигурном катании не могут быть привычкой»

27 Март 2015



Накануне мирового первенства призер чемпионатов Европы Сергей Воронов рассказал о сложностях подготовки к старту, четверных прыжках, тренерах, у которых многому научился, стойкости Плющенко и мотивации.

Чем вы занимались в течение двух месяцев после чемпионата Европы?

Сразу после чемпионата на шесть дней улетел в Сочи. Посмотрел олимпийские объекты. Отдохнул, съездил в Абхазию. Впервые побывал в Сухуми, Гаграх, Новом Афоне… Погода стояла хорошая, лететь недалеко, так что немного проветрил голову, отвлекся от тренировок.

После приступил к работе. Поменял лезвия, потому что на прежних катался третий сезон. Все шло как обычно, но за неделю до отлета в Шанхай случился небольшой сбой. Подхватил вирус, два дня провалялся с высокой температурой, похудел на два с половиной килограмма. Сил не было, но потихоньку втянулся.

Вы не в первый раз участвуете в чемпионатах мира, но сам статус турнира создает дополнительные психологические трудности?

Мне 27 лет. Я на самом деле не первый год в фигурном катании, и жизненный опыт научил относиться к таким соревнованиям как к рядовому старту. Это раньше слова «чемпионат мира» я произносил с придыханием, «загружал» себя, но с годами понял, что все зависит от тебя – выходишь с холодной головой и делаешь свою работу.

В последний раз в чемпионате мира я участвовал в 2012 году. После этого на мировые первенства у нас отбиралось по одному спортсмену. Сейчас у меня другая команда, другой тренер, поэтому интересно, как все сложится в Шанхае.

Фернандес, Ковтун, Ханью… включают по 2-3 четверных прыжка. Вы не пытались усложнить свои программы?

В данный момент ничего не меняли, оставили как есть – один четверной в короткой, два в произвольной. Чтобы в произвольной программе прыгать три четверных, два прыжка должны быть разными. Для меня это работа на перспективу. Четверной сальхов я пока не освоил, ритбергер серьезно не напрыгивал. В том сезоне были неплохие попытки его исполнения, но стабильности пока нет. Главное сейчас – предстоящий чемпионат. Что будет потом? Предпочитаю делать, а не говорить.

Вы говорили, что не собираетесь заканчивать карьеру. Но сам факт ухода из спорта вас пугает?

Каждый день спортсмена расписан от звонка до звонка. Существовать в таком ритме довольно легко. Когда же тебя выпускают на «свободу», то бывает сложно приспособиться к реальности. Но к этому надо быть готовым. Спорт рано или поздно закончится, и не то, кем ты был, а что произойдет с тобой потом, станет определяющим в жизни.

Меня всегда тянуло к фигурному катанию. Но мне кажется, что я смог бы переключиться и на другую деятельность. Хотя в теории рассуждать о серьезных вещах проще.

P1300859

Что вас "притянуло" в фигурное катание?

Не что, а кто. История довольно банальная. Мамина подруга записала дочь в фигурное катание, а меня отдали за компанию, чтобы было веселей. Привели для здоровья, чтобы меньше болел.

А что заставило остаться?

Ощущение скорости, нереальное ощущение льда. То, что лед катит, в детские годы стало интересным открытием.

Сима Саханович как-то сказала, что лед живой.

Девочки у нас трепетные. Для них все живое. С годами мое отношение ко многим вещам изменилось. Лед – это то, без чего я не могу прожить, любимая работа, которой занимаюсь больше 20 лет.

Работа или привычка?

Двадцать лет, точнее 23 года в фигурном катании не могут быть привычкой.

Вы работали с разными тренерами. Можете сформулировать, что каждый из них вам дал?

Первые шаги я делал в группе Марины Петровны Арутюнян. К сожалению, не знаю, где она и что с ней. Затем перешел к Галине Петровне Белостоцкой, которая научила меня правильному скольжению. В то время многие тренеры считали, что главное прыжки. Скачи как козел, выше, быстрее, сильней, а остальное роли не играет. Белостоцкая придерживалась академического подхода, учила азам.

Потом тренировался у Любови Ивановны Малевой, которая часто повторяла, что не нужно сдаваться, нужно всегда бороться до конца. Не важно, какой была тренировка, разминка, если вышел на старт, соберись и борись. Мы знали, что после неудачного проката со льда лучше не выходить. Боялись реакции тренера. Но, я считаю, это был правильный подход.

От Малевой я ненадолго уходил к Жанне Федоровне Громовой, тренировался вместе с Ирой Слуцкой. Но тренер часто уезжала на соревнования, так что через год я вернулся к Малевой. А когда вплотную подошел к юниорскому спорту, то начал работать с Рафаилом Владимировичем Арутюняном в «Сокольниках». Он открыл мне нестандартное фигурное катание. У него вообще нешаблонный взгляд на многие вещи. С ним было интересно.

После отъезда тренера в Америку вы перебрались в Питер. Почему?

Мне всегда нравилась академичность техники питерской школы. Да и там тренировался Женя Плющенко. Мне казалось, что нужно непременно ехать в Питер, хотя понимал, что с нашими семейными финансовыми возможностями это будет сложно. Но мы рискнули. Меня взяла Галина Валентиновна Кашина, которая отнеслась ко мне очень хорошо. С ней мы выучили тройной аксель. Плюс к этому я тренировался на одном льду с Плющенко. А когда тренируешься рядом с сильным спортсменом, то это совсем другая история.

Плющенко уже был звездой, наверное, на всех смотрел свысока?

Плющенко один из немногих, кто не фыркал тогда при моем появлении. Все остальные коренные петербуржцы восприняли мой приезд, мягко говоря, с «прохладцей». Поначалу было обидно, но я понимал, что это шелуха. Терпел, говорил себе, что если чего-то стою, то через всю пройду. В общем, спасибо ребятам, они меня здорово мотивировали. Пытались сломать, но это делало только сильнее и злее.

А Женя стал для меня образцом спортивной стойкости. Он настоящий боец. И это не пустые слова. Возможно, кому-то Плющенко кажется жестким в общении. Но если бы он всем заглядывал в глаза, то его бы давно «съели» и закопали.

Какой период вашей спортивной карьеры был самым сложным?

Когда начались травмы с ногой. Лет в 15 в первый раз из-за голеностопа я пропустил весь сезон. Пять месяцев лечился. Тогда мне казалось, что наступил конец света. Считал, что в жизни надо непременно что-то менять. Дело было не в Кашиной, во мне. Директор академии Татьяна Меньшикова предложила перейти к Алексею Урманову. В том сезоне с новым тренером мы сделали огромный шаг вперед. Медали на этапах Гран-при, шестое место на взрослом чемпионате России, второе -- на юниорском первенстве страны.

Однако после чемпионата страны вновь дала знать травма ноги. Готовились к чемпионату мира и параллельно лечились.

В итоге из-за травмы вы снялись с юниорского чемпионата мира в Канаде.

В Канаду вместе со сборной отправился один специалист. Полетел больной, с высокой температурой, хотя его предупреждали, что за 9 часов полета все остальные могут тоже заболеть. Так и произошло. Слегли Мухортова, Успенский… Я кое-как откатал квалификацию с высокой температурой и снялся. На фоне болезни случился стрессовый перелом ноги.

Три месяца лечения. Чемпионат мира-2005 года в Москве смотрел по ТВ. Летом Урманов уехал в шоу в Корею. Я потихоньку восстанавливался самостоятельно. Катался в «Юбилейном» вместе с Плющенко. Женя тогда только приступил к тренировкам после операции. Он мне здорово морально помог. Я смотрел, как Плющенко работает, как не обращает внимания на происходящее вокруг, хотя накануне Олимпиады что только о нем ни писали.

Женя сумел восстановиться, победил в Турине. Я в тот год стал вторым на юниорском чемпионате мира. На следующий сезон выступал на взрослых этапах Гран-при. На юниорском мире стал третьим, а на взрослом во время произвольной программы вновь сломал ногу. В третий раз.

MG 8739

Вы как-то сказали, что спортсмены – люди сумасшедшие. Но у вас не возникло мысли, что после стольких переломов надо уходить из спорта?

Нет. Врачи посоветовали для скорейшего восстановления ехать на море. Я отправился в Таиланд. Потихоньку разрабатывал ногу, делал пробежки, несмотря на боль. Вернулся в Питер. Мы отправились с Урмановым в Америку, поставили программы. Начался новый сезон. Прокаты. И… я снова ломаю ногу.

Ужас.

Для меня это был настоящий ужас. Начало сезона и перелом! Поехал к Орлецкому в ЦИТО. Врач посоветовал не прыгать две недели, просто кататься. Мы пропустили канадский Гран-при. Я считал, что надо сниматься с этапа во Франции. Но Урманов придерживался иного мнения. И сейчас, задним числом, я оценил, насколько мудро поступил тогда тренер. Он успокоил меня, сказал, что бог с четверными, раз прыгаю тройной аксель, то надо попытаться восстановить и другие тройные прыжки – лутц, флип. Мы подготовились. Во Франции я стал вторым, откатав программу без четверного, с тройными, каскадом три – три. Все сделал четко, спокойно на плюсы. Та серебряная медаль здорово меня окрылила.

Почему вы расстались с Урмановым?

Сложно сказать. В какой-то момент между нами возникло недопонимание. Хотя Алексей Евгеньевич сыграл в моей жизни большую роль. Он мне привил классическую технику, классическое восприятие фигурного катания. С Урмановым я стал двукратным чемпионом России, вице-чемпионом юниорского чемпионата мира, был в призерах на этапах Гран-при, стал четверным на чемпионате Европы, седьмым – на мире. Мы проработали вместе почти 7 лет. За это время было много хорошего. Но… разошлись.

Вы перешли к Николаю Морозову.

Да, откатался у него три сезона и понял, что у Морозова есть определенные проекты, в которые я не вписываюсь. Мы расстались спокойно, откровенно все обсудили. Честно говоря, в тот момент я не представлял, что буду дальше делать. Позвонил Татьяне Анатольевне Тарасовой, спросить совета. По большому счету, выбора у меня не было. В ЦСКА тогда тренировались Аделина и Максим. Я назвал фамилию Тутберидзе. Тарасова поддержала, сказала, почему бы не попробовать…

Единственное условие, которое поставила Этери Георгиевна – дисциплина. Неважно, какого ты возраста, какого ранга, главное выполнять то, что говорит тренер. Я решил попробовать.

Почему вы назвали Тутберидзе?

Потому что видел в ней дикое стремление, желание работать, и этот ее настрой передавался ученикам. Так тяжело, как в том сезоне, мне не было никогда. Тренировки как в спецназе. Временами я не верил, что из этого вообще что-то получится. Говорил, что не смогу пересилить себя. Мы ругались, я срывался. Она терпела, ждала. И в какой-то момент я понял, что экватор сложности пройден… Понимаете, помимо всего прочего, Тутберидзе обладает особым даром убеждения, какой есть только у великих тренеров. Спортсмены всегда склонны сомневаться в себе, и не каждый тренер может вселить в учеников уверенность. В своей жизни я встречал только двух тренеров, которые умеют убеждать: Тарасова и Тутберидзе.

Судя по прошедшим сезонам, невозможное стало возможным.

При наличии огромного желания никогда и ничего не поздно. За эти два сезона я сделал то, чего не добивался всю жизнь. Был в призерах на этапах Гран-при, в финале, на чемпионатах России и Европы. Я сам себе доказал, что все реально.

Ольга ЕРМОЛИНА

Фото Юлия КОМАРОВА (архив)

http://fsrussia.ru/intervyu/931-sergej-voronov-dvadtsat-let-v-figurnom-katanii-ne-mogut-byt-privychkoj.html

 Отправлено: 31.03.15 01:43. Заголовок: Алексей Мишин: привы..

Алексей Мишин: привык осознавать, что я хороший тренер

25.03.2015, 22:38
В четверг за награды чемпионата мира по фигурному катанию в Шанхае вступают женщины. И если чемпионка Европы и победительница финала Гран-при Елизавета Туктамышева не откажется от намерения исполнить в своей программе самый сложный женский прыжок — тройной аксель, а, главное, его и следующие за ним элементы не сорвет, то многократно повысит свои шансы на победу и в главном турнире сезона. Знаменитый тренер Туктамышевой АЛЕКСЕЙ МИШИН рассказал корреспонденту “Ъ” ВАЛЕРИИ МИРОНОВОЙ о работе со своей ученицей и ее перспективах на чемпионате мира.

— Какие чувства вы испытали, когда Елизавета Туктамышева стала чемпионкой Европы? Ведь ваши ученики балуют вас победами уже не так часто, как прежде.

— У меня есть правило: каждая новая победа накладывает лишь новые обязательства. Поэтому даже такие значимые победы Лизы, как на чемпионате Европы и в финале Гран-при, не привели меня в состояние эйфории. Привык осознавать, что я хороший тренер. Поэтому даже когда в какой-то период побед нет, все равно как профессионал чувствую себя комфортно. Но нынче в нашей группе такое раздолье и такая новая волна идет, с которой мне снова не стыдно стоять у бортика.

— И тройные аксели молодежь по-прежнему крутит исправно?

— Еще как! В свое время «добрые» люди советовали мне концентрироваться на ком-то одном. Если бы я послушался и сконцентрировался, к примеру, на Олеге Татаурове, то не было бы Алексея Урманова, не было бы Урманова — не появился бы Евгений Плющенко, Артур Гачинский, Лиза… Но сейчас я и впрямь работаю легко и продуктивно, поскольку с моих плеч свалились сразу два рюкзака (Плющенко и Гачинский.— “Ъ”). Появилось больше времени, больше света: работай себе и горя не знай. Дела движутся легко и просто. Многие думают, что я работаю с каким-то надрывом. Но это не так. Я езжу на дачу, строю баню, ловлю рыбу, развожу гусей и уток. В прошлом году винный погреб у меня появился, и несколько бочек с вином уже припасены.

— Сбросили два рюкзака, говорите. Значит, Евгений Плющенко, несмотря на заявление о желании выступить на Олимпиаде в Корее, в спорт уже не вернется?

— Этот рюкзак я со своих плеч снял временно. Женя в декабре проводил в Сочи тренировку, и я уверенно скажу, что сейчас он выглядит легче и свободнее, чем в предолимпийский период. Этот рюкзак не давит. Он полон моих достижений и тренерского счастья.

— Сейчас Лизу пытают, как она пережила полтора года безвременья. А что делали в этот период вы? Как переломили ситуацию? Ведь никто и не думал, что с фигуристкой, практически уже списанной, произойдет такая приятная метаморфоза?

— Лиза вышла из глубокого кризиса благодаря доброму отношению и вере в нее. В начале этого сезона она испытывала такие боли в спине, что врачи сказали — все, кататься не надо. «Лиза, мы скованы одной цепью и пойдем до конца»,— сказал ей я, и она согласилась. Большое значение имела поддержка семьи. Немалую роль сыграл глава нашей федерации Александр Горшков, который приехал к нам на сбор, когда Лиза была на дне своего психологического и душевного состояния, беседовал, поддержал. А после предсезонных прокатов председатель техкома ISU (Международный союз конькобежцев.— “Ъ”) Александр Лакерник сказал мне: «Займись девочкой серьезно». Он увидел в ней пробуждающийся потенциал. И мы спокойно продолжили работать.

Мой секрет работы с Лизой в том, что нет никакого секрета. Она в себя поверила, и, наверное, ключевым моментом нынешнего результата стало то, что в сезоне мы сделали более десятка стартов. Хотя за моей спиной люди смеялись: «Ха-ха, он же ее замучил!» Мои сыновья, в прошлом теннисисты, а теперь тренеры, убеждены, что играть круглый год — это норма. Так вот и я считаю, что кататься круглый год — норма. Во времена Страны Советов фигуристы участвовали в одном соревновании до чемпионата России, затем в чемпионатах Европы, мира, и все. Тогда не было ни серии Гран-при, ни других турниров, и мы потеряли массу талантов, потому что сидели за железным занавесом и смотрели на мир в замочную скважину.

— Выходит, с Лизой вы проводите эксперимент?

— И думаю, что в следующем сезоне мы его повторим. В отличие от Лизы, ее соперницы участвовали в очень ограниченном количестве турниров. Хотя и Елена Радионова, и Анна Погорилая — фигуристки замечательные. Есть у нас и замечательный резерв совсем еще юных девочек. Не думаю, что переходный период погубит всю эту талантливую поросль. Большинство останется.

— Кто Лизу содержал эти полтора года, когда неясно было, то ли выплывет, то ли нет?

— Многим своим ученикам я оказывал финансовую поддержку: Татаурову, Алексею Ягудину, Плющенко, Урманову, Гачинскому, Туктамышевой... Нет лучше инвестиций, чем инвестиции в своих детей. В учеников — тоже. По крайней мере, эта поддержка впоследствии обернулась позитивом: большинство моих учеников, встав на ноги, были со мной в финансовых вопросах предельно честны. Благодарны мы и президенту Федерации фигурного катания Санкт-Петербурга Тимуру Кабукаеву, который финансово поддержал нашу подготовку, тренеров группы и командировал на чемпионаты специалистов.

— А если бы Туктамышева не выправилась?

— Тогда по окончании Института физкультуры я бы помог ей в жизни определиться. Она наверняка стала бы если не хорошим, то неплохим тренером. Есть у нее и другие таланты. Например, талант парикмахера. Лиза замечательно чувствует волосы. У нее абсолютный слух. В один из дней рождения я подарил ей гитару, и она прекрасно играет. Она фотогенична, два года была лицом Samsung, и очень грамотно излагает свои мысли. Ребенок — зеркало семьи. В конце концов, она — ученица профессора.

— В каком направлении кроме тройного акселя, который Туктамышева сейчас активно осваивает и намеревается исполнить в Шанхае, она может развиваться дальше?

— Сейчас в женском катании наблюдается кризис технического роста. Все элементы освоены, и резерва нет. Осталось одно-единственное окошко — тройной аксель. И Олимпийские игры 2018 года, убежден, пройдут под «звездой» тройного акселя у женщин. Кто первый откроет это окно, тот и обоснуется в Корее на пьедестале. В чем еще я вижу потенциал? В пересмотре критериев оценки прыжков. Сейчас ISU очень правильно оценивает, например, вращения. За быстрое и в сложной позе фигурист получает дополнительный плюс к основной оценке. А как оцениваются прыжки? Один спортсмен делает выдающийся по качеству каскад и получает «плюс 2». Но и другой, кто делает хорошо средненький или даже плохонький каскад, тоже получает «плюс 1 или 2». Думаю, эта позиция в ISU будет пересмотрена и судьи станут наконец оценивать полет и качество прыжка. Вот тогда у Лизы появится еще один резерв, так как за свои семь-восемь прыжков она получит большой бонус. Ведь большинство ее прыжков заслуживают «плюс 3».

— А почему она не слишком гибкая и быстро не вращается?

— Чем фигурист гибче, тем хуже прыгает. Таков закон биомеханики тела. Если ты гибкий, то твои «шарниры» ходят ходуном. Частые падения олимпийского чемпиона японца Юдзуру Ханью, к слову, вызваны как раз червякообразным строением его тела.

— Какие есть основания полагать, что судейство будет пересмотрено?

— Мы рассчитываем, что Лакернику, который также является сторонником более четкой дифференциации оценок прыжков, удастся продвинуть эту здравую идею в жизнь и это правило скоро начнет действовать как закон.

— Почему вы не опробовали тройной аксель уже на чемпионате Европы?

— Мы не ставили задачу победить в Стокгольме во что бы то ни стало. Впрочем, бронзы нам было бы мало. Мне известен потенциал Лизы, поэтому я знал, что она может выиграть чемпионат и без тройного акселя. Это показала сама жизнь. Хотя судьи и не были готовы к тому, что именно Туктамышева станет лидером сезона. Сейчас мы можем технически усложнить программу, например, еще и каскадом тройной лутц—тройной тулуп. Лиза исполняет его блестяще, но в программу мы его пока не включаем. До Урманова я очень торопился вырастить чемпиона, чтобы доказать, какой я замечательный тренер. А после сказал себе: спокойно. Вот и сейчас мы с Лизой идем поступательно, и только после чемпионата Европы она дважды исполнила тройной аксель на турнирах.

— Сколько раз, скажем, из десяти она с него не падает на тренировках?

— Десять мы не прыгаем. Но из трех — два или один она не падает. А чтобы выйти на уровень, надо стабильно прыгать четыре из пяти. Но я не тороплюсь и с этим тоже. Лиза на чемпионате Европы заявила, что планирует прыгнуть тройной аксель в Шанхае, с учетом чего мы и перестроили программу. У каждого тренера есть свои «коньки». Кто-то строит успехи своих спортсменов на больших нагрузках, на бесчисленных повторениях прыжков, кто-то на фармакологии и на регулировании процесса развития женского организма. А я еще в 1973 году написал диссертацию на тему многооборотных прыжков и с тех пор чувствую свою силу именно на этой стезе. Уверен, что времена, когда на полном серьезе говорили, что самое главное — это транзишн, больше не вернутся. На вершине пирамиды будут стоять прыжки.

— На чемпионате мира кроме американок Грейси Голд и Эшли Вагнер в соперницы россиянкам еще кого-то ждете?

— Американки очень сильные, кстати. Моя спортивная карьера началась в 1967 году, и с тех пор я научился не относиться к соперникам легкомысленно. Вагнер и Туктамышева, считаю, олицетворяют наиболее женственное катание. Голд — фигуристка атлетическая. Полина Эдмундс, еще одна американка, тоже технически неплохая. А вот с востока запросто может появиться любой сюрприз. Но даже появление кого-то нового на мою тренерскую позицию и политику никак не повлияет. Я вижу только Лизу и двигаю ее вперед. А то, что делается вокруг, нас не волнует в первую очередь потому, что сейчас и близко нет ни Людмилы Белоусовой—Олега Протопопова, ни Толлера Крэнстона, ни Плющенко. То есть фигуристов, которые эпохально перевернули бы наши взгляды. И в юниорском движении, за которым я внимательно слежу, их нет тоже.

— А когда Лиза была юниоркой, разве она производила впечатление человека, способного эпохально перевернуть фигурное катание?

— Она и до сих пор его эпохально не переворачивает, а только приближается к этому статусу. Впрочем, это не только от нас с ней зависит, но и от позиции нашей федерации.

— Что вас в Лизе радует, а что — нет?

— «Нет» пока не разглядел. Но пожелал бы ей быть такой же умненькой, потому что ошибочные поступки даже выдающиеся спортсмены часто делают по глупости. Так вот глупость ей несвойственна.

— А если Артур Гачинский одумается и попросится назад?

— Он мне не нужен. У меня есть Лиза, талантливое молодое поколение, да и Плющенко вернется…

— Думаете, в это еще кто-то верит?

— А что было на чемпионате Европы в мужском катании? Полная ерунда. Это понял даже мой электрик, который не смог сдержать эмоций и позвонил мне в Стокгольм. Самое страшное, когда какого-то спортсмена поднимают выше уровня его реальной компетентности. Сразу возникает масса сложностей. Из этой ситуации можно выйти, а можно и не выйти. Мне кажется, что естественное развитие всегда лучше.

— Есть ли тренеры в мире, на которых вы смотрите с интересом и, быть может, с долей ревности?

— Сейчас я не вижу ни одного тренера одиночников, который являлся бы для меня абсолютным идеалом, гуру. Если бы такой был, я бы честно его назвал. В России есть хорошие работники, которые могут организовать процесс, набрать людей и дирижировать их работой. Это тоже талант, но я не считаю, что он — тренерский. Для меня тренер — это в первую очередь учитель. Как Игорь Москвин. Он не обладал талантом организовывать паблисити, доверие федерации, судейского штаба. Он с ними всегда ссорился и посылал, чем создавал себе трудности. Но для меня именно талант педагога и учителя является самым главным в тренерском деле. Хотя в это понятие входят и организационные способности, и дипломатические данные, и умение найти финансы.

— А как вы поступите, когда поймете, что исчерпали себя? Извините.

— Ничего страшного. Когда у Тамары Москвиной наблюдался спад результатов, я сказал: «Тамара, мы теперь, несмотря ни на что, всегда будем серьезными фигурами и никогда не перестанем себя уважать». Когда у меня не было результатов, разве я чувствовал, что стал плохим? Ничуть! Написал очередную книжку, придумал новые упражнения...

— О чем книжка?

— О фигурном катании, конечно. Я про него написал уже, кажется, больше, чем Николай Панин. Но сказать, что лучше, не могу. Это покажет история. А написанием статей и книг я занимаюсь с тех пор, как начал кататься, и мой папа, преподаватель биомеханики, навел меня на мысль, что движение твердых живых и неживых тел происходит по одним и тем же физическим законам. Я провел уже много исследований. А несколько последних лет мы работаем совместно с инженером-изобретателем Виктором Шапиро, и все мои идеи им были положены на самую современную инновационную техническую базу. Мы используем устройства, которые применяются в подводных лодках, и сейсмодатчики, и датчики ускорений. Все новое очень трудно входит в жизнь. Но, например, Николай Цискаридзе в Хореографическом училище имени Вагановой уже имеет наш тренажер. И Андрей Родионенко, главный тренер сборной России по гимнастике, тоже.

http://www.kommersant.ru/doc/2694435

 Отправлено: 23.06.15 12:20. Заголовок: Этери Тутберидзе: «Б..

Этери Тутберидзе: «Большое создается из мелочей»

23 Июнь 2015



Об этом интервью с Этери Тутберидзе мы договорились месяц назад, когда случайно пересеклись на катке «Хрустальный». В тот день я приезжала к Виктору Николаевичу Кудрявцеву, который консультировал Аню Погорилую, и уже после тренировки столкнулась в дверях с Этери Георгиевной. Тренер только что вернулась из Америки, где ставили программы Юле Липницкой и Адьяну Питкееву. «Не хочу рассказывать на бегу, -- обронила Тутберидзе. – Если в двух словах, то работа Марины Зуевой мне понравилась очень».

Через месяц мы встретились с Этери Георгиевной на сборе в Новогорске, где она в подробностях поделилась американскими впечатлениями.



С какими мыслями вы отправились в Кантон?

Поначалу, не скрою, были сомнения, я очень переживала, а стоит ли поездка того, чтобы ее затевать. Перелет тяжелый, 10-дневное пребывание в другой стране. Нужно разместить спортсменов, проследить, чтобы они были сыты, все шло по графику. Но в первую очередь смущало даже не это, а ограниченное время. Это дома мы можем что-то переносить, если не сложилось сегодня, а там надо было выполнить поставленную задачу в определенный срок, и других вариантов не существовало.

Но уже на второй день пребывания в Кантоне стало понятно, что сомнения напрасны. Чем дольше я находилась там и наблюдала за работой Марины Зуевой и ее команды, тем четче понимала, что эта поездка стоит даже большего. Единственное, о чем жалела, что только Юля и Адьян могут прочувствовать эту атмосферу. Мне бы хотелось окунуть в нее остальных ребят, чтобы они увидели и поняли, как люди работают.



Что так поразило вас?

Во-первых, как я сказала, сама атмосфера, пропитанная творчеством. Я даже сказала Марине, что они – люди, «укушенные» творчеством. Во-вторых, четкая организация процесса. Раз в неделю Зуева полностью расписывает график работы для всей команды по минутам: какие спортсмены, когда, от кого, к кому должны перейти, с кем чем занимаются, над чем работают. Начинаются тренировки в 6-7 утра и заканчиваются около пяти вечера. За весь день одна 10-минутная заливка льда. Все остальное время «нон-стоп». И это не механические действия, это действительно творческий процесс, когда забываешь, как летит время.

Зуева -- прекрасный организатор. Она подобрала замечательную команду профессионалов, людей, заряженных на работу, которых хотят и добиваются результата. Олег Эпштейн – золото, классный технарь. Массимо Скали – такой порыв творчества. Другие под стать им. При этом весь процесс контролирует сама Зуева, у которой потрясающее профессиональное чутье. Она видит, где надо добавить, где убрать, и в итоге создается «качественный продукт». Не могу судить о программах танцоров, потому что не наблюдала весь процесс с нуля, но по Адьяну и Юле скажу, что их программы складывались на моих глазах как паззлы. Отдельные фрагменты, над которыми работали разные специалисты, собирались в одно целое и оживали.

Чего вы хотели добиться от Зуевой в постановках программ для спортсменов?

Поскольку мы были ограничены в средствах, то в Америке поставили произвольную программу Адьяну и три программы, включая показательный номер, Юле. В данной ситуации я была в роли зрителя, но как профессионалу мне было интересно наблюдать за процессом. Как тренер я знаю сильные и слабые стороны учеников. Например, понимаю, как сложно Адьяну самому, без посторонней помощи перевоплощаться в музыке, жить в ней. Поначалу в постановочной работе с ним я просто проговаривала, что конкретно, в каком месте нужно сделать. Но по мере взросления фигуриста мне казалось, что Адьян сам должен уже что-то понимать, чувствовать, выдавать эмоции. Это не всегда приводило к результату. И хореографы, которые до этого работали с Питкеевым, указывали на недостатки, говорили, что парень не глубоко чувствует музыку.

Марина же действовала несколько иначе. Она не пыталась делать фигуриста старше, взрослей. Зуева вытаскивала из него нужный взгляд, поворот головы, жест, и все это работало.

Например, как-то на тренировке она вдруг спросила Адьяна: «Что ты хочешь купить?» Он ответил -- машину. «Сейчас, -- сказала Зуева, -- ты посмотришь на нас так, как будто попытаешься рассмотреть салон этой машины». И когда Адьян это проделал, то остановила его и продолжила: «Увидел? Какого цвета салон? Красный? Так вот, когда будешь делать «тройку», то должен вдохнуть запах этого салона».



Этот диалог поначалу мне показался детским. Я бы, наверное, объясняла так 7-9-летним спортсменам, но не взрослому парню. Но то, что происходило на льду, было поразительно. Я верила, что Адьян реально увидел салон автомобиля, вдохнул его запах. И это настолько оживляло программу. Спортсмен в ней жил. Жил в этой музыке, чувствовал ее.

В этих приемах не было ничего сложного. Адьяну просто объясняли: посмотри, вспомни, вдохни… Но все то, что мы требовали от него на протяжении полутора лет -- получалось! Мы не ушли от того направления, которое выбрали в прошлом сезоне, и где не все удалось. Мы остались в той же классической струе, но Марина помогла Адьяну раскрыться. Он очень серьезно подошел к работе. В свой единственный выходной дважды посмотрел фильм, музыку из которого мы взяли для программы. Но самое важное, Адьян сумел преодолеть некий психологический барьер. Он лишился комплекса, что чего-то не может. Для него не стало запретных тем. И в этом, безусловно, заслуга Зуевой.

Возможно, тренер использовала театральные приемы, поскольку в свое время училась в ГИТИСе, где преподавали актерское мастерство?

Это тренерский опыт. И я бы добавила, американский опыт. В США нельзя чего-то требовать от спортсменов, и тренеру надо постоянно что-то изобретать, искать разные варианты. В этом есть резон. У молодых спортсменов недостаточно жизненного опыта, а далеко не все могут показать не пережитые ими эмоции.

Как складывалась работа с Юлей Липницкой?

Марина очень хвалила Юлю, отзывалась о спортсменке только в превосходных выражениях. И это заслуженно. В последнее время Юля изменилась, стала взрослым человеком, на многие вещи начала смотреть по-другому, что-то переосмыслила, что естественно отразилось и в программах. С каждым днем она раскрывалась все больше и больше. И для меня Юля предстала совершенно по-новому в короткой программе. Она игривая, как сама того хотела, и этот образ ей идет, получается. В произвольной мы пошли по проторенному пути, выбрали серьезную тему. Нам нужно было постараться выполнить все технические элементы в удобном для спортсменки режиме.



Юля повзрослела, внешне изменилась. Недавно она призналась, что пересматривая свой «Танец с саблями», удивляется, как все успевала в этой программе. Проще или сложнее работать с новой Юлей Липницкой?

Я не пытаюсь тренировать прежнюю Юлю. Я живу настоящим. Есть спортсменка со взрослым телом, и с этой новой фигуристкой мы работаем. У Юли свои таланты, возможности, сильные и слабые стороны, как у любого. Но надо не зацикливаться на чем-то одном. Работать.

Возвращаясь к вашей американской поездке, что вы как тренер подметили для себя?

Мне запомнились две фразы Зуевой. Первая – дисциплина определяет результат. И вторая, когда мы с Мариной заговорили о нашей танцевальной паре Синицина – Кацалапов, она сказала: «Что я могу для них сделать? Только научить работать».

Это самое правильное. На протяжении всех 10 дней в Кантоне я наблюдала за работой ее американских пар. По 6-7 часов на льду. Счастливые улыбки на лицах. При этом они вкалывают безостановочно. Но к седьмому часу тренировки ноги у них такие же легкие, как в самом начале…

Понятно, что одиночники и парники не могут кататься по столько часов в день, потому что это приведет к травматизму. Но меня поразили желание и отдача тренеров и спортсменов. На каждой тренировке все выкладываются не на сто, на двести процентов.



Что мешает это делать нам?

У нас другая система подготовки, это объективная реальность. Мы делаем упор на групповые занятия. За океаном спортсмены сами оплачивают лед, работу тренера, поэтому вправе требовать индивидуальных «уроков». И там, и там есть свои положительные и отрицательные стороны. Например, я считаю, что здоровая конкуренция и ощущение некой общности в группе должны присутствовать. Когда Юля Липницкая готовилась к Олимпийским играм в Сочи, то вся наша группа готовилась вместе с ней. Приходилось устраивать прокаты, чтобы спортсменка видела, что все это делают, понимала, всем непросто. И ребята осознавали, это необходимо. Но сейчас после Олимпийских игр каждый в группе работает на себя, иначе зачем заниматься фигурным катанием?

Другое дело, что при нашей системе тренеру в каких-то моментах бывает сложней, потому что присутствует некий элемент ревности, мол, тому уделили больше внимания, чем мне. В Америке это исключено, потому что все упирается в финансовые возможности. У меня в Америке был ученик. Он снимал самый дешевый лед в 4 часа утра. И каждый день после тренировки перед школой парень шел работать, чтобы оплатить лед и занятия. Родители сказали, что у них нет денег на фигурное катание.

А история с Торвилл – Дин, когда они готовились к Олимпийским играм и тренировались по ночам, чтобы никто не мешал, и оплата была небольшая. А днем они работали.

Никогда не забуду, как однажды во время показательных выступлений мы сидели с Мариной в SkatingLaunge, объявили выход Мэрил Дэвис – Чарли Уайта, и я поинтересовалась у Зуевой, почему она не идет смотреть своих спортсменов? «А это не мой номер. У них не хватило денег, и они поставили программу сами». Замечу, что к тому моменту Дэвис – Уайт уже были чемпионами мира и призерами Олимпийских игр. Но для Америки – это нормальная ситуация.

Видимо, поэтому у зарубежных спортсменов такая сумасшедшая мотивация.

В Кантоне меня поразило, как Алекс Шибутани после тренировки и прокатов час отрабатывал со Скали дуги. Представляете: целый час фигурист скользил на наружных дугах! Я не выдержала, после спросила Марину: «Как спортсмен такого уровня реагирует на это задание, ведь ему приходится выполнять работу первоклассника?» Марина пожала плечами: «Что в этом удивительного? Он сам знает, что ему это нужно. Мы всегда так работаем».

Иными словами: в работе не может быть мелочей?

Я больше чем уверена, что большое как раз и создается из мелочей.

Беседовала Ольга ЕРМОЛИНА

Фото Юлии КОМАРОВОЙ и из личного архива спортсменов

http://fsrussia.ru/intervyu/1108-eteri-tutberidze-bolshoe-sozdaetsya-iz-melochej.html

 Отправлено: 21.08.15 09:28. Заголовок: Елена Буянова: "..

Елена Буянова: "Мой интерес к "Танцам со звездами" был достаточно "шкурным"



Елена БУЯНОВА и Аделина СОТНИКОВА. Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"


БУЯНОВОЙ (справа). Фото Александр ФЕДОРОВ, "СЭ"



Елена БУЯНОВА и Аделина СОТНИКОВА.

Елена БУЯНОВА и Аделина СОТНИКОВА. Фото Алексей ИВАНОВ, "СЭ"



Елена
ВАЙЦЕХОВСКАЯ



Накануне открытой тренировки олимпийской чемпионки Аделины Сотниковой,
пропустившей прошлый сезон из-за травмы ноги, интервью "СЭ" дала тренер фигуристки Елена Буянова.


– Мы с вами беседовали ровно год назад, когда Аделина вовсю готовилась к сезону и ничто не предвещало того, что она пропустит его из-за травмы. С какими чувствами вы работаете сейчас? Есть уверенность в том, что ваша спортсменка всерьез настроена на три года борьбы – до Игр в Пхенчане?

– Так далеко мы не заглядывали. Наша с Аделиной задача сейчас заключается в том, чтобы снова начать кататься и выступать в соревнованиях.

– Год без серьезных тренировок соревновательной практики – это большой минус?

– В каком-то смысле да, но есть, как ни странно, и определенные плюсы. Мне кажется, это хорошо, что у Аделины появилась возможность побыть наедине с собой и подумать, что ей нужно в жизни. С одной стороны – она всего достигла, востребована в самых разных сферах, есть материальный достаток. При этом – как поняла я – ей не хватает "льда", она искренне хочет продолжать кататься, причем не только в шоу. Хочет еще чего-то добиться, что-то привнести в свое катание. Опыт, который Сотникова получила, выступая в танцевальном шоу, лишний раз убедил меня в том, о чем я догадывалась и раньше. А именно – что в фигурном катании Аделина не до конца раскрылась, даже выиграв Олимпиаду. Она просто толком не умела это делать. Сейчас научилась. Если сумеет воспользоваться этим опытом, если у нас не будет препятствий, связанных со здоровьем, может получиться очень масштабный результат.

Но продолжать кататься – большая ответственность. Потому что ты должен не просто соответствовать своему статусу, но становиться лучше. Это не так просто, когда ты уже сделал огромную работу и выиграл главный титул. Тем не менее мы решили попробовать. Хотя далеко не все бывает гладко.

– В чем заключается основная сложность?

– В психологии. С точки зрения тренировочной работы у меня нет никакого беспокойства. Аделина находится в прекрасной физической форме, в полностью рабочем состоянии, и это очень важно. Но есть целый ряд психологических факторов. Во-первых, ответственность, о которой я уже сказала. Перед зрителями, перед судьями, перед федерацией фигурного катания. У женщин огромная конкуренция – это тоже ни для кого не секрет. Уйти от этой конкуренции невозможно, поэтому я считаю, что нужно, напротив, стремиться выступать как можно больше. После каждого очередного старта мы будем анализировать выступление и соответственно выбирать, в каком направлении делать следующий шаг.

– Техническим состоянием Аделины на текущем этапе вы довольны, или она в чем-то отстает от желаемого уровня?

– Довольна. Объем работы на летних сборах мы с ней сделали очень хороший. Меньше всего мне хотелось бы сейчас что-то форсировать. Это просто никому не нужно.

– А как чувствует себя ваш второй подопечный – Максим Ковтун?

– Макс пока временно не катается из-за травмы голеностопа. Программы ему поставили очень хорошие и хотелось бы естественно увидеть их в этом сезоне в полном блеске. Хотя я согласна с тем, что все наши мальчики, включая Ковтуна, пока в большей степени "грызут лед", нежели катаются.

– В каком смысле?

– Когда человек выходит на лед с задачей любой ценой выполнить все прыжки, сама постановка несколько теряется, уходит на второй план. Мне, например, очень нравилась прошлогодняя произвольная программа Ковтуна, но на соревнованиях он ни разу ее не откатал так, как было задумано. Единственный технически безошибочный прокат у нас получился на этапе "Гран-при" во Франции, но там Максим был все-таки далек от пика формы.

В этом году постановки Ковтуна совершенно другие по характеру. По знаку зодиака Макс – Близнец, соответственно произвольная программа как бы показывает двух разных людей. Получилось необычно, но всем нам нравится. Когда Петр Чернышев ставил Ковтуну эту программу, у меня были определенные сомнения в том, что Макс с этим справится с актерской точки зрения. Но все получилось. Знаю, что постановка очень понравилась Наташе Бестемьяновой и Игорю Бобрину. Хотя понятно, что мы пока не катаем произвольную со всеми элементами.

В короткой программе у Ковтуна своя изюминка – шаги. Там очень сложная дорожка.

– И два четверных прыжка, как было в прошлом сезоне?

– Пока мы настраиваемся именно на это. Два четверных в короткой, три – в произвольной. Зачем отступать назад, раз уж мы убедились, что это реально?

– Вашим спортсменам вот уже который год ставит программы Чернышев. Это принципиальная позиция – работать с одним и тем же постановщиком?


– Нет. Просто не вижу смысла что-то менять в работе, до тех пор пока эта работа всех устраивает и приносит желаемый результат. Лично мне очень нравятся идеи Чернышева, все его программы получаются очень разными и интересными. И неожиданными. Я, например, совершенно не предполагала, что Максим может быть таким, каким Петя показал его в произвольной программе. Ребятам тоже очень нравится с ним работать – они готовы заниматься постановочной работой бесконечно. И занимаются, собственно, когда идет постановочный период, по шесть – семь часов в день.

– Кому принадлежала идея открытой тренировки для Аделины?

– В федерацию, насколько мне известно, приходит много запросов со стороны прессы, вот и решили открыть для публики одну из тренировок. Мы не собираемся пытаться кого-то чем-то удивить, просто хотим, чтобы люди увидели, что мы готовимся к сезону и настроены более чем серьезно.

– Когда вы готовились с Сотниковой к Олимпийским играм в Сочи, бросалось в глаза, что цель этой работы – сделать максимально сложную и, соответственно, конкурентоспособную программу, позволяющую сражаться за золотую медаль. Какой уровень сложности с вашей точки зрения понадобится для того, чтобы вести борьбу за золото в Пхенчане?

– Не думаю, что в женском катании произойдет прорыв, о котором любит говорить Алексей Николаевич Мишин, и все девочки поголовно запрыгают тройной аксель. Если и запрыгают, то далеко не все, как мне кажется. Мои взгляды на женское одиночное катание остаются прежними: это катание должно быть не только сложным, но и женским. Аделина ведь выиграла в Сочи отнюдь не только прыжками. У нее, помимо прыжков, были самые сложные и интересные вращения, плюс – она очень хорошо каталась. Это у мужчин можно компенсировать прыжками не самое лучшее умение вращаться. Для девочек обязательны все составляющие. По крайней мере я считаю именно так.

– Согласна, но перед Играми в Сочи вы довели произвольную программу Сотниковой до максимально возможной сложности. Есть ли куда делать следующий шаг? И надо ли его делать?

– Я не могу и не хочу сейчас загадывать на три года вперед. Если в этом сезоне Аделина сумеет восстановить все то, что мы делали в олимпийском году, это будет очень большим достижением. Потому что станет уже очень весомым подтверждением серьезности ее намерений. У Сотниковой есть большой потенциал и в плане скорости, и в плане запаса прыжка. Просто я сама не хочу, чтобы она раньше времени чрезмерно рвалась вперед. Мы поставили две прекрасные программы, одна из которых, короткая, стала в каком-то смысле использованием идей и того опыта, что был приобретен в телевизионном танцевальном проекте. Аделина летом провела довольно много показательных выступлений, так публика постоянно требовала на бис не показательные номера, а "латину" – нашу короткую программу.

Помимо всего прочего там очень сложные и интересные шаги, плюс – высокие требования к выразительности. Это не та постановка, где можно позволить себе не попадать в музыку. Плюс – прыжки. Если удастся все это соединить, впечатление будет очень сильным.

– Вы не опасались отдавать ученицу в шоу-бизнес, пусть даже только на время танцевального проекта?

– Нет. Если бы речь шла о том, чтобы отдать в такой проект Ковтуна, я бы, наверное, подумала тысячу раз, прежде чем принять решение. Аделина – совершенно другой человек. Во-первых, я слишком хорошо ее знаю. Во-вторых, посчитала, что такой проект пойдет на пользу во всех отношениях. И в плане восстановления, и в плане хореографического развития. Плюс – постоянное нахождение на зрителях, что тоже важно, когда спортсмен лишен возможности выступать в соревнованиях.

Главное же заключалось в том, что организаторы проекта с самого начала выразили готовность максимально идти нам навстречу. Мало кто возможно помнит, но первое выступление Аделина провела вообще босиком – чтобы не травмировать больную ногу, потом она танцевала в кроссовках и лишь на третий или четвертый выход надела небольшие каблучки. Все это заранее обговаривалось, как и то, что Сотникова в любой момент может покинуть проект, если вдруг начнет чувствовать дискомфорт в голеностопе.

Как тренера, меня полностью устраивало то, что Аделина работает в танцевальном зале по пять часов в день. В этом плане мой интерес к проекту был достаточно "шкурным". Я просто таким образом заполнила свободное время, чтобы моя спортсменка не мучилась бездельем, сидя дома на диване. Ну а насчет того, что Аделину может испортить шоу-бизнес, я не переживала изначально. Она для этого слишком цельный человек.

– Повышенное внимание к Сотниковой со стороны болельщиков вам не раздражает?

– Наоборот. После Олимпийских игр мы обе долго не могли привыкнуть к тому, что приезжаем на тренировку, а на катке нас встречает оркестр. Представляете? Выходишь из машины, а на тебя со всех сторон обрушивается музыка из "Серенады Солнечной долины".

– Почти как при встрече фирменных поездов на Белорусском вокзале.

– Ну да. Для нас устраивали на катке всевозможные флэш-мобы, танцы, праздники, приводили даже ряженных медведей. Аделинка сначала жутко стеснялась, но я ей сразу сказала, что нужно, напротив, постараться получить от происходящего максимум удовольствия и позитивной энергии. Когда еще такое будет, чтобы на работе с оркестром встречали?



http://www.sport-express.ru/figure-skating/reviews/908659/