ingasasha

Ой, такое классное интервью нашла. Правда старое, но читала с улыбкой

Недавно она перекрасила волосы в каштановый цвет. Ей очень идет. Теперь она сделалась окончательно похожей на бабочку-шоколадницу.
Первое впечатление от Ингеборги: она порхает. Не только когда передвигается-торопится, но и когда стоит, или сидит, или даже просто говорит. Пожалуй, когда говорит – особенно. В этом «виноват» ее прибалтийский акцент, который может быть незаметным в кино, но в жизни проявляется очень ярко. Акцент, который сильно увязывается с ее мимикой, жестами и стилем жизни.

Стиль жизни у Ингеборги Дапкунайте такой: она порхает. Из Англии, где живет, в Россию, где снимается. Из России, где у нее друзья, – в Литву, где у нее еще больше друзей. Из Литвы, где родилась и выросла, – в Голливуд, где снимается в кино. Из Голливуда, где у нее друзья, – обратно в Англию, где играет в театре. И где снимается в кино. И где у нее муж. И где у нее друзья… Из главной роли в оскароносных «Утомленных солнцем» – в эпизоды голливудских «Миссия невыполнима» и «Семь лет в Тибете», поближе к Тому Крузу и Бреду Питту. Из лондонских театральных постановок – в «молодое» российское кино: к Александру Зельдовичу в «Москву», к Роману Прыгунову в «Одиночество крови». Из страны в страну. От роли к роли. С цветка на цветок.

«Ой, не дарите мне цветы, – засмеялась Ингеборга, когда во время интервью в комнату принесли букет от поклонников, – я их все равно везде забываю. Лучше заберите цветы себе»…

Ингеборга, для актера не представляет особого труда исправить свой акцент раз и навсегда. Почему вы этого не делаете?
Я общаюсь с вами в том виде, в каком Я ЕСТЬ. А для роли, конечно, могу избавиться от акцента. Я и сейчас с вами могу сосредоточиться и говорить чисто. Без акцента – это просто другой настрой. Маленький механизм внутри меня чуть-чуть повернуть в сторону.

Вам обязательно сосредоточиваться, чтобы его повернуть?
Наверное. Там (показывает на голову) много тайн. Я, например, мыслю на трех языках. Не одновременно, нет, но я перестраиваюсь на ту страну, которую я слышу.

Можно ли сказать, что вы «мечетесь» между Литвой, Россией и Англией, как меж трех огней?
Не-ет. Я не мечусь.

И не страдаете оттого, что редко бываете на родине?
Я стараюсь вообще не страдать. Как и все нормальные люди, скучаю по родным, по близким. Но я считаю так: если я могу что-то изменить, то меняю. А если моя профессия подразумевает передвижение по миру – это изменить невозможно, можно только корректировать.

Говорят, язык – это ментальность. Наталья Андрейченко однажды сказала, что она никогда не сможет говорить по-английски без акцента – просто потому, что не ощущает себя англичанкой.
Если я чему-то и научилась в жизни – так это тому, что люди разные. У каждого по-своему. Вероятно, многие согласятся с Андрейченко. Но лично я думаю, что это вопрос не ментальности, а мастерства. Пока на английском языке у меня есть акцент, но если бы возникла потребность от него избавиться – я бы смогла.

Тяжело быть замужем за англичанином?
Почему?

Они все-таки другие люди…
Вы знаете, все люди – «другие люди». Все! Каждый человек «другой» мне, я одна. А деления по нациям я не воспринимаю, это клише.

Сколько лет назад вы переехали в Лондон?
Десять.

Ого!
Но моя жизнь в Лондоне и вообще вся моя жизнь – она непостоянна. Я в ней передвигаюсь. Поэтому этих десяти лет вроде бы и в другой стране я и не заметила.

Десять лет назад вы впервые сыграли в Лондоне, в театре своего мужа Саймона Стоукса…
Во-первых, он был не мужем. Он был режиссером одного из самых крупных театров Англии, который пригласил меня на роль. Но. Этот спектакль мы играли семь месяцев, плюс репетиции, в общем, на него ушел почти год моей жизни. И с Саймоном мы сошлись только к концу этого года. И мне – на минуточку! – надо было разойтись со своим первым мужем (смеется), чтобы выйти замуж вторично.

С тем первым мужем, вместо которого еще в юности вы играли мужскую роль?
Да! Абсолютно! О, как вы хорошо подготовлены!.. Действительно, я играла роль Майкла в спектакле «Мэри Поппинс» вместо своего первого мужа, когда его забрали в армию. Кстати, моя первая в жизни роль тоже была мужской: в четыре года я сыграла сына мадам Баттерфляй.

А не было мысли сыграть мужскую роль сейчас, когда вы уже зрелая актриса?
(Задумывается.) Да, было бы интересно. У меня есть опыт наблюдателя: в Чикаго я участвовала в спектакле, который ставил Джон Малкович как режиссер, а величайшая американская актриса Лори Меткауф играла мужскую роль – то, как она это делала, было потрясающе смешно. И вот этот ее образ – женщины, играющей мужчину, – передо мной стоит до сих пор, не отпускает… Да, мне бы хотелось сделать что-то подобное.

Вернемся к мужу. Как много ваш муж – влиятельный в определенных кругах человек, художественный руководитель третьего по величине театра в Англии – сделал для того, чтобы вы имели работу… не только в России?
Может быть, это покажется странным, но моя актерская судьба развивалась независимо от мужа. Между нами изначально сложились такие отношения, что у меня своя карьера, у него – своя. Я считаю его очень хорошим режиссером, он считает меня очень хорошей актрисой. Но это еще не значит, что я должна в каждом его спектакле работать. Не все роли мне подходят, я подхожу не всем ролям. За время, что мы вместе, я сыграла у него еще только один раз, несколько лет назад, в спектакле «Moon Shine», и только потому, что роль писалась специально под меня.

А как вы попали в голливудские фильмы?
У меня есть агент в Лондоне, он этим занимается… Хотя попадание на какую-то роль иногда зависит от того, с кем ты общаешься, кого ты знаешь. Знакомства в нашей среде, как и везде, имеют значение. Например, сейчас я уезжаю в Англию на съемки фильма «Helen of Peham», где у меня главная роль. Как я на нее попала? Так случилось, что моя знакомая работает в съемочной группе этого фильма, и как-то раз она мне сказала: ты знаешь, сейчас мы ищем актрису, ты совершенно не подходишь на эту роль, но, может быть, попробуешься? Я встретилась с Эмили Янг, режиссером фильма, мы нашли общий язык, она приехала посмотреть, как я играю в спектакле, и… бамс! – утвердила меня, потому что, оказывается, видела в этой роли такую, как я.

Правда, что вы дружите с Джоном Малковичем?
Да, уже много лет – с тех пор, как мы вместе играли в спектакле у моего мужа, то есть (смеется) моего будущего мужа, десять лет назад. Потом мы с Малковичем работали вместе еще три раза, в том числе в известном фильме «Тень вампира», где я играла его любовницу.

А еще газеты активно писали, что Малкович за вами ухаживает.
(Хохочет в голос.) Мы друзья, очень хорошие друзья. Он приезжал в Москву, мы здесь вместе везде ходили – как же, ну как же ему за мной не ухаживать?

В вашей супружеской жизни не было таких случаев, чтобы муж прочитал в газете что-нибудь такое откровенно «желтое» и… ка-а-ак устроил скандал?
Ни-ког-да.

И никогда такого не будет?
Не знаю. Я никогда не говорю: этого никогда не будет. Но. Я говорю: это маловероятно.

А со стороны мужа не боитесь оглашенных прессой интрижек?
Вы знаете, мы оба в одном бизнесе и довольно-таки неплохо знаем его. Мое отношение такое: если я не могу чего-то изменить, если что-то уже произошло, то зачем переживать? Но. Если честно, я постоянно мотаюсь, приезжаю-уезжаю – поэтому не вижу…(смеется) ничего подозрительного. А муж по-русски не читает. Хотя я бы ему перевела… (продолжительный смех)…

Сколько времени вы проводите вместе?
Я не подсчитывала. Не брала калькулятор и не фиксировала: в эту неделю мы провели вместе столько-то часов, а в прошлую – столько-то… Моя жизнь неровная… не знаю.

Иногда Ингеборга смеется в неожиданных местах. Причем начинает смеяться так же неожиданно, как и заканчивает. Меня не покидает ощущение, что смеется она тоже с акцентом.

Я пытаюсь подловить ее на каком-нибудь… постоянстве. Не относительном, а полном. Чтобы Ингеборга сказала о чем-нибудь: да, это будет всегда. Или: да, я это точно знаю/чувствую/хочу… Но пока постоянным является только порхающий смех. При этом я уверена: какое-то постоянство в ее жизни есть и его наверняка даже много. Просто она не скажет о нем нам: озвученное, оно потеряет для нее всякий смысл.

Одна моя подруга, тоже журналист, сказала как-то раз: «Я не верю, что настоящие актрисы полностью естественны на людях. Настоящие актрисы играют какой-то частью себя всегда. И если тебе кажется, что ты ее раскусила, то только потому, что она поймала твой импульс и сыграла то, что тебе надо».

Я смирилась. Я сижу смирно и думаю только о двух вещах: пожалуй, Ингеборга настоящая актриса – это первое; и, если бы бабочки умели смеяться, они смеялись бы, как Ингеборга, – это второе

Пенелопа Круз, сыграв у Педро Альмодовара в фильме «Все о моей матери» и таким образом заявив о себе на «Оскаре», очень быстро взлетела и стала звездой Голливуда. Вам как актрисе, тоже заявлявшей себя на «Оскаре», кажется ли ее головокружительный успех заслуженным?
Я бы не задавала себе такой вопрос – заслуженный, не заслуженный… Пенелопа Круз сейчас популярна, такова действительность. И мне она нравится. У меня нет по поводу успеха других людей мыслей типа «А заслуженно ли это?». Я отдаю себе отчет в том, что, может быть, есть люди талантливей меня. Хотя единиц измерения таланта нет и выяснить, кто талантливей, нет никакой возможности. И мы сейчас переходим в разговор о том, что называется celebrity – известность, знаменитость. На свете полно людей, которые известны потому, что они известны. Это уже случилось. Я всегда привожу пример с Еленой Яковлевой: когда она снималась в «Интердевочке», я и мы все, вся съемочная группа, знали, что, когда выйдет эта картина, Лена проснется знаменитой. Потому что сошлись три момента: это была «центровая» картина, в картине у Лены была «центровая» роль, и Лена идеально подходила для этой роли. Плюс Лена идеально ее сыграла. И это была данность: Лена проснется знаменитой, достаточно одного фильма.

Говорят, Никита Михалков – тиран на съемочной площадке. И, например, Елена Сафонова, снявшись у него в «Очах черных», по этой причине больше с ним не сотрудничала, хотя и считает его очень хорошим режиссером… У вас как?
Про Никиту Михалкова могу сказать одно: он вдохновляет. Если у тебя есть талант, некоторым режиссерам нужно пятьдесят процентов этого таланта, некоторым – восемьдесят… Михалкову нужно сто пятьдесят! И он создаст такую обстановку (слово «атмосфера» мне не нравится), чтобы ты почувствовал себя творцом… Он разбирает с тобой сцену, и тебе хочется с ним вместе фантазировать дальше и дальше, хочется работать… Он вдох-нов-ля-ет. Вот что главное. А тиран, не тиран – для меня это не имеет никакого значения.

?!?…
Любой талант, особенно такой, как у Михалкова, – он сложный, он сильно переплетается с личностью. И, работая с человеком, ты никогда не знаешь, насколько глубоко вы вместе можете погрузиться в талант или в личность. Фильм вообще и роль в частности – это арка. Ее изгиб – это работа, от начала до конца. И мне всегда интересно, КАКАЯ это арка – квадратная, треугольная, круглая…

Это никогда не прямая линия?
Линия изогнутая или прямая – не важно. Главное – движение по этой линии… Я даже не знаю, как это объяснить. Я не умею про «кухню» разговаривать. Это если бы я спросила вас: как вы пишете? Я даже не представляю себе, как вы это делаете, и вряд ли когда-нибудь смогу понять. Любая профессия объемна, и если пытаться объяснить ее словами, то это будут вырванные из контекста фразы. Оторванные.

Ваша последняя работа в Москве – главная роль в фильме Романа Прыгунова «Одиночество крови». Почему вы, актриса с именем, согласились сниматься у молодого режиссера в его дебютном фильме?
Когда я соглашаюсь на какую-то работу, в одной точке встречается куча обстоятельств. Но люди, которые делали «Одиночество крови», – режиссер, сценарист, оператор сразу показались мне интересными, полными энергии, талантливыми. Вот основная причина, почему я дала согласие. И не ошиблась: Роман работает на съемочной площадке очень здорово, четко, профессионально. Мне с ним было интересно работать. К тому же, по-моему, у нас получился очень неплохой фильм.

Когда вы прочитали сценарий, вы сразу почувствовали роль?
О, я так не рассуждаю: почувствовала – не почувствовала. Я читаю, а дальше – «кухня», та самая, которую невозможно объяснить. Я играю Марию, ученого-фармацевта, которая стоит на пороге великого открытия и с которой вдруг начинают происходить странные и страшные вещи, – это видимая сторона роли, о ней легче говорить. Например, я ничего не смыслю в фармакологии, поэтому я ходила в лабораторию, к милой даме по имени Клава, и она мне, что смогла, рассказала про «кухню» ученых. И если в фильме я смотрю в микроскоп, то будьте уверены – я не прикидываюсь, я действительно в него смотрю, разглядываю там клетку (смеется). И я поняла, что работа ученых и актеров имеет точки соприкосновения. Как по-русски будет research?.. Исследование! Мы, актеры, исследуем роль, это наш объект для изучения и открытий.

В «Одиночестве крови» пересекаются сразу три жанра: мелодрама, «фильм ужасов» и детектив. Как это повлияло на актерскую задачу?
Слава богу, это жанры все-таки друг с другом сочетаемые. Вот если бы комедия там вклинилась или фарс – было бы намного сложнее.

После показа на Московском фестивале у фильма была неоднозначная критика, некоторые его ругали. Как вы думаете, почему?
Возвращаясь к Джону Малковичу… Он меня научил одной полезной вещи: не читать критику. Я и не читаю. Изменить я все равно ничего не могу. А вы смотрели фильм?

Да. И он мне понравился. Перед интервью я провела маленький опрос: те, кто поближе к профессиональной критике, имеют к фильму претензии, а те, кто поближе к обычному зрителю, от него в восторге. Кстати, насчет «поближе к зрителю». Это правда, что и в Москве, и в Лондоне вы предпочитаете передвигаться на метро?
Да. По простой и очевидной причине – на метро быстрее. Тем более что московское метро – самое красивое из всех, какие я только видела.

А как же неприятные люди вокруг?
Большинство людей в метро – они сидят «в себе», ни на кого не обращают внимания, никому не мешают. Хотя, конечно, бывают смешные случаи. Однажды я ехала в метро и везла в подарок кучу дорогого чая. И угораздило меня сесть рядом с цыганкой. Она как начала ко мне приставать! Сначала она меня спросила, не продаю ли я этот чай. Потом она попросила хотя бы одну пачку. К этому времени все люди в вагоне, кроме нее одной, «проснулись», узнали меня и c большим интересом следили за развитием событий. Я сидела абсолютно красная и долго-долго с ней спорила, что я не могу ей этот чай отдать, потому что везу его в подарок. И все-таки она меня уговорила – профессионалка (хохочет). И ве-есь вагон смотрел, как я ей этот чай отдала.

В Англии вы снимались в телевизионной рекламе. Вы охотно участвуете в рекламных кампаниях?
Я очень терпима к рекламе. Сейчас я лицо «Радо» в России. Сама ношу часы этой фирмы, и знаете почему? Они не царапаются!

Вам никто никогда не говорил, что вы похожи на бабочку-шоколадницу?
(Вспоминает.) Нет… но спасибо. Бабочку я играла (еще немножко вспоминает), а, нет – я играла светлячка в «Докторе Айболите» в Литовском государственном театре оперы и балета, мне было лет шесть. А еще я сейчас пробовала вспомнить, не было ли чего-нибудь с бабочками связанного в том, как коверкают и переиначивают мое имя. Например, в Чикаго меня называли Ингабэлл, а не так давно из моего клуба в Англии пришло письмо, которое начиналось словами: «Дорогая Ингеборза…» Часто называют покороче – Ингебора.

А еще короче будет Инга.
Да, и так называют, если кто-то ленится и ему трудно долго произносить мое имя. Инга – это для самых ленивых.

Я не ленивая, поэтому можно назову вас длинно и все-таки с уклоном в бабочек – например, Ингеборга порхающая?
Порхающая? Вполне!

День был холодный, к тому же вечерело. Но фотограф Сергей Коваленко все хотел, чтобы в окно засветило солнце (Ингеборге будет хорошо в естественном освещении!), и оно каким-то чудом засветило! Перед съемкой мы спросили, нет ли пожеланий насчет фотографий. «Есть. Чтобы, увидев их, все подумали, что мне шестнадцать лет и что я самая прекрасная на свете!» Далее последовало характерное Ингеборгино «ха-ха-ха»…

За время интервью ей много звонили разные люди – вероятно, очень приятные, потому что каждому она была рада и улыбалась в трубку. И тогда я подумала: ах, Ингеборга, не надо фотографий. Мы поверим вам на слово.

Оксана Сербинова